— Так и что тогда? Как все-таки с ними говорить? Вот у вас же есть со Шнуровым и Васей Обломовым песня «Любит наш народ» — она ровно об этом, но она же оскорбляет людей, по сути.— Конечно. Ну, может, людям, которые любят всякое говно, после этой песни станет грустно. А от них невозможно иначе добиться реакции никакой. Ты им поешь какие-то вещи, а для них это слишком сложно и скучно — они не следят за мыслью. Ты пытаешься с ними о чем-то поговорить — а им по херу абсолютно, они ни на что не обращают внимания. А когда ты говоришь: «Алло! Ты — е...лан!», они реагируют — и слушают. И если на концерте можно прописать в табло мне, вещающему со сцены, то прописать в табло мне, когда я пою из компьютера, очень сложно. И тут начинаются самые интересные вещи. Вот такой способ говорить с людьми.
— На этой пластинке ты больше обычного говоришь про фашизм. Этот блок антифашистских песен в конце — он очень жесткий.— Меня раздражает, что эти взгляды набирают популярность. Мне же приходится с огромным количеством народа общаться. Быть ксенофобом, расистом стало незападло. Типа это нормально — так думать. Сложно сказать, почему так. Люди, во-первых, просто забывают, чем чреват такой подход. Уже слишком много времени прошло, потихоньку не остается поколений, которые вообще помнят Великую Отечественную. Плюс ко всему есть конкретные политические фигуры, которые своей деятельностью — сознательно или бессознательно — нагревают ситуацию. Рамзан Кадыров — это человек, который вызывает гнев, направленный в сторону чеченцев вообще, какими бы они ни были. Он своей деятельностью провоцирует межнациональную рознь, я считаю. И если уж кого по 282-й и щучить, то его, мне кажется. Потому что заявление по федеральному каналу, что деньги Аллах дает — ну что это значит для русского человека из глубинки, когда он видит такое по ящику? Он не думает, что люди разные. Он думает, что чеченцы ох...ели. При этом мы с тобой жили в общаге РГГУ и знаем, как там себя вели дагестанцы. Но Рамзан — он же еще и ролевая модель. Он демонстрирует, что такое поведение — нормально. Ну люди так себя и ведут.
— При этом, опять же, если говорить про реакцию и эффект — начинается все с песни «Вьетнам», которая по большому счету про то, что все без толку.— «Вьетнам» — это, конечно, в первую очередь ирония над людьми, которые считают, что «Мерседес S666» был написан ради пиара. Меня такая реакция, честно говоря, заебала. И я начал уже над этим просто глумиться. Но да, это еще и песня о социальном протесте в музыке в целом, о том, что он ни к чему не приводит. Понимаешь, она была написана до всех событий декабрьских и постдекабрьских. Там есть такой плевок в сторону интернет-сообщества: «пи...деть — не мешки ворочать, это точно, мешок не влезает в электронную почту». В общем, тогда это действительно так выглядело. По любому поводу люди что-то написали, запостили, покомментили и забыли.
— А теперь?— Ну, митинги как минимум заставило людей наверху растеряться. Они-то, конечно, сейчас пытаются всячески это так подать, что, дескать, оранжевая революция, инспирированная инфернальными силами, ставит своей целью развал нашей великой Родины. Но это же на самом деле не так. Путин может сколько угодно распускать шуточки в духе «я знаю, что кому-то приплачивали». Это уже из серии — по себе людей не судят. Это исторический момент. К чему приведет — непонятно. Понятно, что много людей, абсолютно искренне недовольных.
— А ты ощущаешь, что все в каком-то смысле не зря было? Ну что и твоя деятельность к этому привела тоже— Ой, ну ладно. Я тут в очень большой совокупности. Просто был одной из сил, приложенных к этому вектору. Из водяного пистолета брызгал слегка на мельницу.
— Ну а что дальше-то делать, у тебя есть идеи?— Надо придумать что-то новое. Очевидно, что есть огромное количество людей, готовых участвовать в какой-то активности. Успех зависит только от того, какую новую форму протеста мы придумаем. Меня, кстати, очень порадовала тема с наблюдателями. Много моих друзей ими было. Серега Раскар, например (рэпер и продюсер, работавший над звуком последних двух пластинок Нойза. — Прим. ред.). Он говорит, что они на своем участке все отстояли. Процент за Путина поменьше — но все равно много. За него действительно много голосуют. Это не надо недооценивать. У многих позиция — ну сейчас же все нормально типа! На х...я вообще паровозить? Надо до них донести, что нормально не из-за того, что Путин такой хороший. Но большая беда оппозиции — отсутствие внятного лидера.
— А Навальный?— Навальный — единственный, кто на эту роль мог бы претендовать. Но меня смущает этот вот здоровый национализм. Это оксюморон. Не может в нем быть ничего здорового. Просто слово это скомпрометировано, и если ты под ним подписываешься — с любыми приставками, — это на тебя бросает неизбежную тень. Ну, для меня это так.
— Ты уверен, что нужен вообще один лидер? Не то что должно быть много лидеров, много партий, разброс мнений, дискуссия?— Хорошо. Давай так: у оппозиции нет внятных лидеров. То есть ситуация еще хуже. Надо много, а мы даже одного не видим толком.
— У тебя вследствие этой протестной движухи много новых знакомых появилось. Шевчук, например. Для нашего поколения ведь Шевчук долгое время был своего рода табу, таким символом посконного патетического русского рока.— Да-да, я ж и сам в этом поучаствовал. У меня было в одной старой песне: «Дедушка Шевчук, спойте нам песню про осень. — А Вам какую, ребята? У меня их штук восемь!». Но я просто обнаружил, что Юрию не все равно. Я никогда не скрывал, что с творчеством «ДДТ» знаком, но в данный момент времени его не слушаю. Но мне импонирует то, что его действительно волнует то, что происходит.
— А Шнуров? Та история с Химкинским лесом, твоя реакция — это все-таки был больше стеб или искренняя злость?— Я дико расстроился, на самом деле. Я же «Ленинграду» всегда симпатизировал. Мне нравился их подход. Ну и я обломался, что Шнуров так про меня подумал. Ну и решил стебануть в ответ. Но именно стебануть. Там в чем еще проблема была — я-то музыку «Ленинграда» знаю хорошо как раз. И для человека, который за ними давно следит, пародийный характер песни (трек Нойза «Побрей звезду» — парафраз старой вещи Шнурова «ХХХ». — Прим. ред.) был очевиден. Но тем, кто Шнура знает по двум-трем песням, показалось, что это наезд.
— Но в итоге вы, я так понимаю, помирились.— Ну да. Год назад, 13 апреля с утра позвонил мне Чача Иванов. Мы только встали, я играю с ребенком, а он говорит: «Слушай, мне тут звонит Шнуров. Уже вдребадан. У него день рождения. Он тебя ищет, хочет поговорить. Я ему дал твой номер». Ну окей, дал и дал. Потом звонит сам Сергей, в невменяемом абсолютно состоянии, и пытается выяснить — мы воюем или не воюем. Разговор был забавный, продолжался часа полтора или два, и это было настоящее пьяное радио: то уже все нормально, то опять плохо. В общем, стало понятно, что надо встретиться и пообщаться лично. Ну и встретились — на премии «Степной волк». Произошел столь же противоречивый разговор, в итоге которого оказалось, что, знаешь, «пацаны друг друга неправильно поняли». Закончилось это в семь утра на Фонтанке, и в итоге Серега меня проводил на сапсан до Твери, где я на следующий день играл на «Нашествии». Вообще он интересный персонаж, конечно. Забавно, что нас судьба свела таким причудливым образом. Ну вот он такой. Вот такое у него мнение. Но оно правда его. Ему ничего в этом смысле не предъявишь.
— Продолжая тему других музыкантов и разговора с людьми: ты совсем недавно, на церемонии вручения премии «Нашего радио» заявил в зал, что группу Pussy Riot надо отпустить. При этом в зале, кажется, никто почти не понял, о чем в принципе речь идет.— Конечно. Про это не говорят на «Нашем радио», откуда они должны про это знать? Но смысл был в другом — заранее понятно, что этот кусок кто-то снял, и он всплывет неизбежно. Это было сказано не для тех, кто там был. Притом что Pussy Riot... Ну, я не воцерковлен, да? Отпускаю шуточки в сторону РПЦ с легким сердцем, большинство из существующих религиозных культов считаю уловкой для дополнительной манипуляции. Но я понимаю, что есть люди, которые верят искренне абсолютно. И то, что сделали Pussy Riot... Ну, у них очень широкий получился вектор. Они оскорбили людей, которых оскорблять абсолютно не за что. Но — они всего лишь их оскорбили! И то, что им пытаются шить... Они посягнули не на закон, а на другого плана общественный договор. Я же на «Чартовой дюжине» что сказал: «Свободу Pussy Riot, пусть обсирают, Господь сам покарает». Их судить надо по этому договору. Не знаю, пусть их епархия анафеме предаст, или что там делается в таких случаях. А в тюрьму-то чего сажать?!
— Этот прорыв в эфир «Нашего радио» — он вообще важен для тебя? Я недавно разговаривал с продюсером станции, и лейтмотивом беседы было то, что Нойз МС — это главный и единственный новый большой герой.— Да разные мнения есть, в общем-то. Если по отзывам смотреть, очень много людей против нас протестуют — ну, слушателей «Нашего радио». Ну и пусть протестуют. Для нас это просто дополнительный информационный канал. Попасть на радио — это в принципе неплохо. Я же не стал писать песни специально под их формат. А так — ну а с кем нас вместе поставишь? На рэп-фестивале выступаешь, воняют: «Фу, панк-рок». На рок-фестивале выступаешь: «Бл...ь! Рэп — это кал!». Зовут на «Премию Муз-ТВ» какую-нибудь — мы сидим в гримерке и пугаем своими рылами группу «Винтаж» (смеется). Давно уже надо перестать переживать по этому поводу. Что мы и сделали.
— Собственно, если к музыке вернуться — ты два года назад говорил, что в нулевых не появилось ни одного сопоставимого с 90-ми музыкального явлениями. При этом на новом альбоме у тебя, кажется, дабстеп проскакивает неоднократно. То есть что-то все-таки зацепило?— Дабстеп для меня по энергетике — это медленный драм-н-бейс попросту. А я всегда любил тяжелый басовый синтезаторный звук, во всех проявлениях. Меня, например, очень пропер последний альбом Korn — как раз дабстеповый. Притом что их обвиняют в том, что это закачивание бабла, коньюнктура и так далее... Не знаю. Мне кажется, это круто. Потому что металл — это уже не тяжело. Когда-то группа Black Sabbath казалась музыкой прямиком из ада, да? А сейчас слушаешь — ну просто фанк с примочкой, смешно думать о том, что под эту музыку головы летучим мышам откусывали и шокировали американского обывателя. Потому что потом был следующий виток тяжести, и следующий, и следующий. И в какой-то момент это уже уперлось в производственные мощности и стало как новый процессор от Intel. Типа — еще немножко быстрее, и еще немножко. Поэтому я бы говорил не о новой музыке, а о новых интересных технологиях. Драм-н-бейс — это просто не особо затоптанный способ динамической кульминации. По сути ведь то, что я использую, — технология гранжа: начать с чего-то такого тихого — и в конце концов довести до полного мракобесия. Чередование тихих и громких, лирических и жестких кусков — это все придумано в Сиэтле, конечно. Технологии, технологии. А сказать, что сейчас есть новая группа уровня The Prodigy...
— Ну а вот Скриллекс, например?— Ну да. Это как раз в том духе. Но ему не хватает концертного мифа. Все-таки The Prodigy — это рок-группа. Это то, что живьем способно дико захватить молодого человека и напугать всех его мам и бабушек. Есть в этом какая-то энергетика бунта. А Скриллекс... Ну, он один, как минимум. Но большой молодец.
— Первый альбом назывался «Greatest Hits», второй — «Последний альбом», нынеший — «Новый альбом». Чего дальше-то?— Знаешь, когда мы выпускали «Последний альбом», у нас не было идей, что будет дальше. Они потом возникли. Какие-то приколы с названиями выдумывать все труднее — ну, значит, есть над чем подумать. Есть какая-то внутренняя планка, которая с каждым альбомом растет. Вообще, я просто понял, что надо перестать бояться, что тебе в голову придут какие-то классные идеи. Потому что они перестают приходить именно из-за того, что ты боишься. Никаких других причин нет. У тебя есть возможность смотреть вокруг, получать информацию об этом мире. А мир — он неисчерпаем. То есть вселенная бесконечна действительно.
http://www.afisha.ru/article/noize_newalbum/